СЕМЬ ИСКУССТВ

Из райуправления нас всех отправили на расселение в бараки близ комбината. В соседних бараках жили расконвоированные заключенные. Они сразу устроили нам «грозовую ночь»: окружили наш домишко, стучали в окна и двери с требованием — подать им немедленно девушек.

[Дебют] Татьяна Федина

НОСТАЛЬГИЧЕСКИЕ СТУДЕНЧЕСКИЕ ЗАРИСОВКИ

Владимир Федин и Татьяна Федина, выпускники 1976 года (4-я группа химфака МГУ).

СТУДЕНЧЕСКОЕ ОБЩЕЖИТИЕ МГУ НА ЛОМОНОСОВСКОМ ПРОСПЕКТЕ

Московский университет, куда я поступила через подготовительное отделение, показался мне поначалу холодным и серым. Москва произвела на меня еще более печальное впечатление. По сравнению с моим родным селом в Белгородской области, с его белыми домами-мазанками, уютными двориками и садиками, окруженными меловыми холмами, покрытыми весной ковром красных цветов-воронцов и золотистых горицветов, а летом шелковым ковылем (и над всем этим — дивный аромат чабреца!), контраст был поразительным. Столица давила меня, как мошку, своими высокими мрачными зданиями. Я была сильно разочарована тем, что Москва оказалась не «красной», какой представлялась прежде, а серой. Такой же серой казалась и Красная площадь.

В филиале Дома студентов (ФДС) на Ломоносовском проспекте студенты первого, второго и третьего курсов проживали в комнатах по три-четыре человека (реже по пять). В нашем втором корпусе обитали студенты-химики и историки, а студенты четвертого-пятого курсов и аспиранты жили в Главном здании (ГЗ) МГУ на Ленинских (Воробьевых) горах. Меня поселили в 303-ю комнату. После деревенского быта вершиной прогресса мне показался душ на первом этаже, единственный на весь второй корпус. Состав комнаты постоянно менялся. Сначала были девушки с подготовительного отделения: Зоя Маркина, Лариса Таранова, Нина Растворова, Люда Лошкарева. Потом Нина уехала (не поступила и вышла замуж), но добавилась Лариса Зайцева. Прожив бок о бок несколько лет вместе, мы стали почти как сестры. Фотографий немного, но кое-что сохранилось.

В первый год мне было тяжело привыкать к столичному ритму жизни. Слава Богу, мой отец, часто приезжая в Москву, опекал меня. Но вот прошло совсем немного времени, и я полюбила столицу с ее широкими проспектами, высокопрофессиональными театрами, великолепным метро. А в толпе, на улице я научилась быть словно в уединении, как в лесу.

Учеба на подготовительном отделении дала мне достаточно знаний, чтобы поступить в МГУ и более-менее успешно там учиться. С Ларисой Максимовой, моей подружкой, мы уходили заниматься в читальный зал по вечерам, вплоть до его закрытия, то есть до часа ночи.

В качестве отдушины в свободное время, по выходным я ездила в театры на «лишний билетик» и за время учебы посмотрела почти весь репертуар Большого театра, Театра сатиры. Да и Малый театр, Театр на Таганке, Кукольный театр Образцова и цирк я тоже не обделяла вниманием. Когда готовилась к зачету, контрольной или экзамену, порой садилась в вагон метро на Кольцевой линии и часа два ездила по кругу, читая конспекты.

Преподаватель литературы на подготовительном отделении, видя мои успехи в написании сочинений и достаточную грамотность, советовала мне перевестись на подготовительное отделение филологического факультета МГУ, где она работала. Я спросила по телефону совета у мамы, она ответила так: «Ты потеряешь то, что имеешь, и не приобретешь ничего взамен». Мои сомнения развеялись: я поступила на химфак.

ПРЕПОДАВАТЕЛИ И СТУДЕНТЫ-ХИМФАКОВЦЫ

Конечно, мои воспоминания об учебе на химфаке отличаются от таковых у преуспевающих студентов-отличников, например, у моего мужа Володи Федина. Для него это был полет по восходящей, для меня же, скорее всего, парение. Само собой, пропускать занятия ни они, ни мы не смели. Лекции по неорганической химии академика Виктора Ивановича Спицына или по математическому анализу профессора Льва Абрамовича Тумаркина вызывали священный трепет. Помню лектора по истории КПСС Валентину Михайловну Михайлову, яркую блондинку средних лет. Она в ораторском искусстве пламенела, как факел. Для поддержки той или иной основополагающей, по ее мнению, мысли она задавала вопросы аудитории. Между ребятами, отвечающими на них, нередко вспыхивали дискуссии. Помню реплику одного отличника с нашего курса в адрес зарвавшегося студента Саши Лазарева, поставившего под сомнение основы марксизма-ленинизма:

— Ты оппортунист, а я — коммунист!

Тому, как говорится, после таких слов и крыть было нечем.

Запечатлелся в моей памяти первый урок физкультуры на первом курсе. Нас всех повели в Главное здание (ГЗ) МГУ, где находился университетский бассейн, заранее предупредив о купальниках. Мой одногруппник Андрюша Шкиль ловко подшутил надо мной, сказав, что ему стало известно, что если кто-то не проплывет двадцать пять метров, будет отчислен. Хоть я плавать и не умела, но со страху все же проплыла по-лягушачьи нужную дистанцию. Но самое обидное было потом, когда объявили, что те, кто не проплыл, будут бесплатно целый год ходить в бассейн учиться плавать. В группу этих счастливчиков попали многие однокурсники, а я ходила на спортивную гимнастику.

Для меня самым страшным было подвести отца и мать. Ради них я училась, из-за них боялась быть отчисленной. Весь первый семестр прошел для меня в страхе и предчувствии, что меня все равно выгонят. Вопрос для меня был лишь в том — когда? До сессии или после нее? Хотя барьер первой сессии я успешно преодолела, этот дамоклов меч висел надо мною до самого окончания МГУ, стимулируя мое усердие к учебе.

Вспоминается солидная, колоритная фигура профессора Николая Александровича Фигуровского, преподававшего историю химии. Помню, как он задергивал шторы в Большой химической аудитории (БХА), выключал верхний свет, включал у себя на столе светильник, издалека напоминающий свечу, и после этого низким зычным голосом вещал очередную лекцию.

Экзамен по физхимии на третьем курсе у меня принимала доцент химфака Ольга Дмитриевна Ульянова, племянница Владимира Ильича Ленина, вождя мирового пролетариата. Всем своим видом и манерами она демонстрировала мне лучшие качества своей семьи. Так, ставя мне «четверку», чему я была безмерно рада, она несколько раз спросила:

— Не обидитесь ли Вы, если я поставлю Вам «четыре»?

— Нет, очень даже не обижусь. «Четверка» меня вполне устроит, — так же вежливо ответила я.

Не помню фамилию лектора, преподававшего нам научный атеизм, но Иисуса Христа он называл исторической личностью, что по тем временам явилось для меня большим откровением.

Как-то в читалке ко мне подсел Володя Федин и спросил:

— А скажи-ка, Таня, чему равна длина волны де Бройля?

Таким оригинальным образом молодые люди нашего времени пытались обратить на себя внимание понравившихся им девушек. Вопрос застал меня врасплох. Было стыдно, что я этого еще не знала. Потом эту тему я проштудировала так, что на долгие годы усвоила эту формулу. (Волны де Бройля — волны, связанные с любой движущейся материальной частицей λ = h/р, где h = 6.6×10–34ж×сек — постоянная Планка, а р — импульс частицы. Эта волна и получила название волны де Бройля (в честь французского физика-теоретика Луи де Бройля, впервые высказавшего гипотезу о таких волнах в 1923 г.).

Уровень моих одногруппников в учебе был достаточно высоким. Так Сережа Ерёмин из Дзержинска Горьковской области, Володя Федин из Пензы, Коля Сивов из Чебоксар всегда первыми шли сдавать экзамены, а потом и нас всех подбадривали. Очень энергичными и легкими в учебе мне виделись и москвич Игорь Галынкер, и Саша Лазарев из Тамбова, и москвич Андрюша Федотов, и москвич Ваня Сахаров. Правда, Саша Лазарев, хоть и имел компьютерный склад ума, но где-то на четвертом курсе все же был отчислен.

Успешными «пахарями» выглядели в моих глазах Володя Вейко с Украины, москвич Миша Диков и Света Драгунова. Света приехала из закрытого города Арзамас–16 (ныне Саров) и была окружена ореолом тайны. Она предпочитала откровенно общаться лишь с Фединым Володей, который тоже был из закрытого города Пенза–19. Москвич Андрюша Шкиль — худой и высокий, как Дон Кихот — был умен и остроумен. Недолго проучился с нами Артем Казарян из Армении — не смог осилить первую сессию. Аналогичная история вышла и с Зайрой Абдылдаевой из Киргизии.

В нашей группе очень хорошо училась москвичка Ира Покрасс — внучка известного композитора Дмитрия Покрасса, автора популярных советских песен: «Красная армия всех сильней», «Марш Буденного», «Марш танкистов», «Три танкиста», «Москва майская» и других. Не отставала от подруги и москвичка Юля Берестецкая, профессорская дочь. Также успешно учился и закончил химфак наш одногруппник из Подмосковного поселка Ивантеевка Сережа Кравченя — красавец и покоритель женских сердец. Москвичка Оля Игнаткина училась блестяще, но по болезни ушла в академический отпуск, а потом продолжила учиться на курс ниже. Москвичка Нина Зуйкова была большой умницей и труженицей. Женя Вахрушев родом из какой-то провинции, но умище имел недюжинный. Он с юности возлюбил Че Гевару, известного латиноамериканского революционера и часто превозносил его. Помню анекдот, которым Женя просвещал нас — деревенских девушек из отдаленных уголков СССР, державшихся друг за дружку — Ларису Максимову, Таню Треглазову и Таню Полякову (то бишь меня): «В аду, в одном кипящем котле, варятся Ленин — по шею, Сталин — по грудь, Фидель Кастро — по колено. Ленин и Сталин возмущаются:

—Так не честно! Почему Фиделю Кастро меньше достается?

Он ведь тоже был лидером революции!

Голос свыше им вещает:

—Да ваш Фидель Кастро стоит на плечах… Че Гевары».

На химфаке, да и во всем МГУ, училось много детей академиков, высокопоставленных деятелей партии и правительства. На химфаке учился двумя курсами младше внук генсека Брежнева (сын Юрия Леонидовича Брежнева), правда, внешностью на дедушку он не походил. Его тоже звали Лёня Брежнев.

Учеба в МГУ мне давалась усердным трудом. На втором курсе перед самым трудным дифференциальным зачетом по теории вероятности родились стихи «Полька», написание которых помогло мне снять стресс и способствовало успешной сдаче зачета:

В сердце закралась грустинка
Острым змеиным жалом.
Тоненькая рябинка —
Девушку Полей звали.

Ветер снопом полощет
Рыжих ее волос.
Ветру не стыдно все же
Платье задрать на нос.

С ветром девчонка дружит.
Где уж? — поди догони.
Вот замелькали ноги
Рыжие в спелой ржи.

А вон у рябинки скрытной,
Что у лесного ручья,
Ждал ее парень длинный,
Но не пришла она.

Мать к выпускному балу
Ситец приберегла.
Но не дошила соседка:
Вдруг началась война.

Полька в холодной хате,
Рядом братишка, мать,
А на столе похоронка:
Некого с фронта ждать…

Тихо в селе, лишь собаки
Воют и ночью, и днем.
Что это? — немцы у хаты.
Слышен их «лай» под окном.

«Мама, не плачь, слышишь, мама,
Люди, не звери они!»
В дверь посильней застучали:
«Эй, слышишь, рус? Выходи!»

Очередь в дверь. Пошатнулась,
Рухнув ей на руки, мать.
Только сережка скатилась,
Да кровь у виска запеклась.

Полька, Полина-дивчина
С рыжим снопом рыжих кос,
Сколько ты зла затаила!
Все против них собралось!

Смерклось. Тропинкою скрытной
К школе, где спали они,
С полным ведром керосина
Ей удалось подползти.

Сердце стучало, как бубен,
Страх укрощая: «Поверь!
Гады! Я вам не забуду!»
Факелом бросилась в дверь!

Рыжим снопом запылали
Косы дивчины моей.
Рыжее пламя качалось
В память над школой ей.

В сердце закралась грустинка
Острым змеиным жалом.
Тоненькая рябинка —
А девушку Полей звали.

РАБОТА В ЛЕТНЕМ ТРУДОВОМ ЛАГЕРЕ

После первого курса я ездила в летний трудовой лагерь в Харабалинский район Астраханской области. Этот лагерь, хотя и назывался «стройотрядом», ничего общего со строительством не имел. Девушки там собирали помидоры, а ребята — арбузы. У нас работали ребята не только с нашего курса, но и курсом ниже. Жили мы в длинных бараках, спали на кроватях, затянутых накомарниками. Норма была достаточно высокой, но мы ее исправно выполняли, работая с утра до вечера.

К нашему лагерю не раз подходили стада диких кабанов, а вдали видели проходящих верблюдов. Купались мы в холодной речушке возле бараков или в арыках, окружавших поля. На выходных ездили с концертами по окрестным деревням, где нас слушали местные жители — в основном калмыки. Я пела в ансамбле девушек. И вообще все, кто пел в ансамбле, в том числе и я, уже ходили на репетиции хора химфака МГУ, куда мы записались в начале учебы.

Однажды с подругой Ирой из ансамбля мы поехали в выходной — посмотреть Астрахань. А это около сотни километров железной дорогой. Больше всего понравился белокаменный кремль. Потом мы отправились обратно, договорившись с машинистом поезда, что он притормозит возле Харабалей, и мы соскочим с подножки товарняка. Когда он дал гудок, притормозив у нужного места, я крикнула Ире:

— Прыгаем!

Но она медлит, ждет, пока поезд совсем остановится. Но тот уже начал набирать ход, а следующая остановка, как нас заранее предупредил машинист, будет только через триста километров. Другого выхода нет: я сиганула под откос, за мной следом и Ира. Отделались изорванными платьями, поцарапанными коленками и стихами «Лирическое настроение»:

Лужи пузырятся теплым дождем,
Майским,
хохочущим грозами.
Хочется больно обжечься огнем
Молнии,
звездами сброшенной.

Хочется «Здравствуйте!» всем говорить,
Петь громче всех,
задаваться,
Кашу расхлебывать, кашу варить
И до утра…
целоваться.

ПОДРУГА ТАНЯ ЦЫМБАЛ

Там же, в летнем трудовом лагере, я познакомилась и подружилась с москвичкой Таней Цымбал. Она работала на химфаке секретарем и училась заочно в другом институте. Как выяснилось, у нас с ней было много общего: мы одного роста, обе с 1953 года, у обеих мамы и папы — ровесники. У обеих мамы были украинками — Дусями, а папы — Петями. Если быстро говорить «Татьяна Петровночка», получается «Трочка»). Таня уехала из лагеря чуть раньше меня, в дорогу я посвятила ей стихи «Трочка»:

Косынка, челка, джинсы,
Картошка–нос и всё,
Что я в тебе запомню,
Мне лето принесло.

Сестренка? Странно очень.
Танюхою зовут?
Чудно! И я Татьяна
Петровна. Что еще?

Мы сшились в накомарник,
Кормили комаров,
Давились кашей манной,
Смеясь про Петь-отцов.

Мы помидоры ели,
Орали песнь про нас
И солнцу подставляли
Чуть с шелушинкой нос.

Писали мамам Дусям,
Что не скучаем здесь.
Цыплятами-двойняшками
Кликал весь лагерь нас.

И чуточку мне грустно,
Что ветер лист кружит,
Что скоро станет пусто
— С ней поезд убежит.

Упомяну здесь и Колю, брата Тани, симпатизировавшего мне, но видно не судьба: не сложилось.

САНАТОРИЙ В ПОДМОСКОВЬЕ

Однажды после зимней сессии я домой не поехала, а взяла путевку в подмосковный санаторий, что близ села Конобеево. В этом санатории отдыхали студенты МГУ и Московской консерватории. Добиралась я туда не без приключений. Сдав с задержкой дифференциальный зачет по теории вероятностей, я выехала позже остальных и при том вечером. Шофер автобуса остановился в лесу и указал мне тропку в санаторий… но ошибочно. Я заблудилась в лесу. Только по молодости можно не испугаться даже тогда, когда в зимнем ночном лесу поднялась метель, а ты идешь наугад, слыша какое-то волчье завывание. Единственная мысль: наломать еловых веток, соорудить укрытие и поспать до утра.

На мое счастье вдали замелькали огоньки. Оказалось, что это и есть деревня Конобеево. Постучалась я в крайнюю избу и была впущена гостеприимной хозяйкой, расспросившей предварительно, откуда и куда я иду. Она меня накормила, напоила, спать уложила, а наутро проводила с восьмилетним сынишкой прямо до санатория. Современные светлые корпуса стояли прямо в лесу. В благодарность за свое спасение, прихватив коробку конфет, я с подружкой Ниной Зуйковой на следующий день пришла к этой женщине, давшей мне приют. Хозяйка обрадовалась нам, натопила для нас баню, попотчевала, с явными намеками на перспективу, стала показывать фотографии двух своих сыновей, служивших сейчас в армии, и приглашать нас в гости через несколько месяцев.

За столиком в столовой санатория со мной и Ниной Зуйковой сидели ребята из Московской консерватории и студенты физфака МГУ. Познакомились, разговорились. Там я, выросшая в тепличных условиях, впервые столкнулась с другой реальностью, узнав историю одного из них. Казах Мухтар, потеряв отца (секретаря райкома партии) и мать в авиакатастрофе, попал в детский дом. Там он был втянут в группу фальшивомонетчиков, сам лихо печатал деньги, за что попал в колонию для несовершеннолетних, но там прославился в художественной самодеятельности. А после освобождения он поступил в музыкальное училище, потом в Московскую консерваторию и занимался по классу вокала.

Помню, как мы с Ниной Зуйковой просили Мухтара и его друга Володю спеть что-либо из их репертуара, но ребята отказались, сославшись на то, что на морозе (мы катались на лыжах), можно повредить голосовые связки. Сейчас кажется удивительным, что в то далекое время ребятам из колонии давалась возможность развивать таланты и учиться даже в консерватории.

УБОРКА КАРТОФЕЛЯ. ПЕРВОЕ ВНИМАНИЕ ВОЛОДИ ФЕДИНА

После первого курса всех студентов МГУ традиционно посылали на уборку картофеля в Можайский район близ известного Бородинского поля. Жили мы по квартирам у колхозников. Накануне, дома у родителей, когда мы ездили к папиным родным в Гвазду, я купалась в реке Дон и проткнула себе ступню насквозь каким-то деревянным сучком. Рану залечивали всей семьей. Сестра служила мне «костылем» для передвижения по дому и двору. Папа возил меня на машине на перевязки. И все же несмотря на все старания возвратилась я в Москву с незажившей раной.

Движимая чувством ответственности, я поехала на уборку картофеля в Подмосковье со всеми однокурсниками. Результат был очевидный: производительность моего труда была крайне низкой. Я буквально волокла за собой по борозде распухшую ногу, уже не помещавшуюся в ботинок. Одним из лучших в работе по уборке картофеля считался мой будущий муж Володя Федин. Всего человека три по окончании работ получили грамоты от колхоза, и он в их числе. Тогда-то я и оценила внимание со стороны Вовы Федина, который заметив мои мытарства, предложил… свою обувь — ботинки сорок третьего размера. Помню даже, как это было. Он поймал ежика, показал его мне, дал потрогать и, заметив, что я хромаю, предложил свою обувь. (В ней я проковыляла до того дня, когда меня, обессиленную, отправили в Москву лечить ногу.) Сам Володя работал потом в кирзовых сапогах. Дома я рассказала маме о его поступке, подчеркнув, что больше никто не посочувствовал моему горю, а девочки только потешались, глядя как я ковыляю в бороздах и плохо работаю.

Ребята из нашей группы, жившие в общежитии в одной комнате, — Сережа Ерёмин, Коля Сивов, Володя Федин, Женя Вахрушев, вернувшись в Москву, стали выпускать у себя в комнате настенную юмористическую газету «Заветы коня Соловья». Старый, беззубый, спотыкавшийся на ровном месте и громко пукавший конь Соловей принадлежал в колхозе бригадиру дяде Коле, которого все прозвали дядя Коля-Коммунизм — за его страсть поговорить о коммунизме со студентами и расспросить их о сроках приближения «коммунистического завтра». В общежитии мы все ходили читать очередной номер газеты «Заветы коня Соловья».

ПРАКТИКА НА ХИМКОМБИНАТЕ

После третьего курса мы проходили практику на химкомбинате в Дзержинске Горьковской области, на родине нашего одногруппника Сережи Ерёмина. Город произвел на меня очень тяжелое впечатление. Над ним все время стоял дурно пахнущий «смог» из летучих химикатов, разъедавший все и вся: деревья выглядели жалкими уродцами, а трава была желтой даже летом.

Почему-то вся поездка была окрашена в романтический негатив. Не помню, чтобы кто-то из взрослых нас сопровождал. Из райуправления нас всех отправили на расселение в бараки близ комбината. В соседних бараках жили расконвоированные заключенные. Они сразу устроили нам «грозовую ночь»: окружили наш домишко, стучали в окна и двери с требованием — подать им немедленно девушек. Продержавшись в осаде до утра, мы все дружно отправились в райисполком, с требованием немедленного переселения или отъезда в Москву.

Нас «услышали» и переселили в… школу-интернат для умственно отсталых детей, которые еще не разъехались на каникулы и жили с нами несколько дней в соседних комнатах без запоров и замков. В первый же день вечером мы вернулись с практики и обнаружили, что у многих пропали вещи и деньги. Заявили в милицию, и до конца практики там занимались расследованием. Мои деньги украл ученик этой школы. В воровстве он сознался на первом же допросе. Он же брал вещи и других студентов. Но когда следователь попросил меня написать заявление с указанием адреса, чтобы мама этого воришки мне выслала уже истраченные им деньги, то я категорически отказалась. Мотивация моя была следующей: мать и так обижена судьбой, имея такого сына, поэтому я не стану добавлять ей горя, требуя денег…

По вечерам мы «развлекались» в стенах интерната тем, что забирались в учительскую и читали личные дела этих детей. Тетради пятиклассников напоминали тетради первоклассников. Описывались происшествия, случившиеся с учащимися. Даже весь работающий персонал показался нам «немного того», если судить по служебным записям в специальной тетрадке, где фиксировались технические неисправности в здании и способы их устранения. Например, был такой перл: «Горит половина чердака. Надо сделать так, чтобы горела и вторая половина чердака». Похохотав вдоволь над этими «кроссвордами», начинали их разгадывать. Выигрывал тот, кто первым объяснял их смысл. Например, вышесказанное трактовалось так: «Перегорела лампочка на одной половине чердака, надо ее заменить».

МОЯ ПОДРУГА ЛЕ КИМ ЗУНГ

Была у меня подруга — вьетнамка Ле Ким Зунг («зунг» — «цветок» по-вьетнамски), студентка исторического факультета, с которой мы жили в общежитии МГУ на Ломоносовском проспекте, во втором корпусе, в котором жили химики и историки. Мы с ней познакомились в читалке и неожиданно подружились. Я помню, что день рождения Ле Ким Зунг первого января.

Однажды их Новый год, празднуемый в феврале, совпал с приездом моего отца. Зунг, узнав, что это мой папа, с детской непосредственностью бросилась отцу на шею с криком:

— Папа приехал! Папа приехал!

И за руку потащила отца в комнату, где праздновали вьетнамцы. Вся их комната была украшена веточками с бумажными мелкими розовыми цветками. Трогательной была любовь вьетнамцев к далекой Родине. Зунг и ее соотечественники тут же организовали для нас с папой концерт: пели песни, потом переводили их на русский. Запомнилась такая:

«Один солдат шел по опасной тропе, вокруг было болото, враги обстреливали тропу. Когда он совсем ослаб, ему повстречался товарищ Хо Ши Мин, который поддержал солдата, помог ему. С новыми силами, окрыленный идеями товарища Хо Ши Мина, солдат пошел вместе с вождем».

Отцу вьетнамцы надарили много подарков: корзиночки, настенные бамбуковые коврики-жалюзи с национальными рисунками. Потом любовь Зунг перелилась и на мою сестру Нину. Ей тоже потоком шли письма, подарки.

Зунг познакомила меня со своим двоюродным братом, курсантом военного училища, обучавшимся где-то в европейской части, когда он приезжал к Зунг в гости. Удивительно, что брат был высоким, в отличие от других вьетнамцев.

Зунг очень хотела погостить у нас дома, в Белгородской области, однако потом с сокрушением сказала, что это практически невозможно: им категорически запрещено дружить с русскими девушками. Консул каждую неделю собирает вьетнамцев, объясняя, что все русские девушки безнравственны, пьют, курят. И если кто будет замечен в дружбе с ними, то будет сослан во Вьетнам на самые тяжелые работы. Система доносов поощрялась. Таким образом, Зунг шла на большой риск, ведь мы с ней были подругами и она приглашала меня и папу к себе в гости. Однако дружить со мной она не перестала до самого своего отъезда. Уезжала Зунг во Вьетнам по окончании учебы, осенью 1975 года, накануне нашей свадьбы. Мой жених Владимир и я с букетом цветов провожали ее на поезд «Москва — Пекин» (тогда во Вьетнам ездили с пересадкой в столице Китая, останавливаясь там на сутки). Каково же было наше изумление: Зунг раздала эти цветы многочисленным провожающим вьетнамцам на перроне. А меня она на прощанье одарила множеством рукодельных подарков.

Моя подруга уехала, обещав написать мне письмо, но оно так и не пришло. От души надеюсь, что запретная дружба с русской девушкой не вызвала реакцию вьетнамских чиновников и не повлияла на ее судьбу… Уже в 2016 году мы с мужем ездили на зимний отдых во Вьетнам в надежде найти мою добрую подругу. Но, увы! Так пока и не удалось с ней связаться. Где ты, милая Зунг?..

СОВЕТ ДА ЛЮБОВЬ

Спустя двадцать пять лет после свадьбы свекровь мне поведала, что это она меня выбрала, когда приезжала к сыну в общежитие, и указала Вове на Таню еще чуть ли не на третьем курсе. Однако это не совсем так. Я вспоминаю другой эпизод. На первом курсе, после занятий мы однажды с девчонками в общежитии обсуждали ребят из своих групп. У меня как-то машинально вырвалось, что я бы вышла замуж, не глядя, за одного из двух ребят группы — или за Вову Федина, или за Сережу Ерёмина. Они показались мне самыми порядочными.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Мои симпатии менялись, но через некоторое время, когда мы с Фединым стали откровенно изливать друг другу «душевные тайны» — делились, кто кому нравится, и давали советы — я опять потеплела к нему. После непродолжительной дружбы мы поженились на пятом курсе, не забыв перед подачей заявления в ЗАГС пригласить родителей в Москву — для благословения. Свидетелями на свадьбе у нас были Сережа Ерёмин и Лариса Таранова. Это произошло 15 ноября 1975 года.

Володя делал диссертацию на кафедре органической химии в лаборатории элементоорганических соединений под руководством академика Александра Николаевича Несмеянова и профессора Эмилии Георгиевны Переваловой, а я диплом на аналитической кафедре в лаборатории химии редких элементов под руководством к. х. н. Натальи Тимофеевны Яцемирской. Руководил лабораторией профессор, д. х. н. Алексей Иванович Бусев с кафедры аналитической химии химфака МГУ. Наталья Тимофеевна — дочь Соколовской Евдокии Михайловны, д. х. н., заведующей кафедрой общей химии, зам. декана по учебной работе химического факультета МГУ. Муж Натальи Тимофеевны — Анатолий Константинович Яцимирский, сын известного академика Константина Борисовича Яцимирского. Тема моего диплома была «Влияние физико-химических свойств растворителей на комплексообразование Bi(III) с галогенид-ионами». Я работала в одной комнате с аспирантом Арайном Мухаммедом Рафии, родом из Пакистана, сыном министра, кажется, финансов. С его слов, у него был выбор между Англией и СССР, но он отверг сознательно первый вариант и приехал учиться к нам, т. к. был увлечен марксистско-ленинскими работами и идеей коммунистического мироустройства. Но уже перед защитой моего диплома Арайн Мухаммед Рафии поделился со мной, что разочаровался в социализме. Особенно его коробило то, что для покупки многих товаров приходилось показывать деньги и многозначительно кивать головой — тогда-то за дополнительную плату «из-под полы» и появлялся «дефицит». Узнав, что мы с Володей решили пожениться, Рафии подарил мне женский национальный наряд — пакистанскую тунику.

После защиты диплома Бусев и Яцимирская очень сильно уговаривали меня идти в целевую аспирантуру, т. к. в академическую я не дотягивала по оценкам: средний бал аттестата — только 4,35. Наталья Тимофеевна выдвигала даже такой аргумент:

«Обязательно идите, Танечка, в аспирантуру, а то потом нарожаете детей и не защититесь!» (Как в воду глядела!) Однако, воспитанная с детства в послушании взрослым, я не стала противиться мнению родных — особенно со стороны мужа, и уехала на радиаторный завод в Лихославль Калининской области. Это был филиал АЗЛК (Автомобильного завода имени Ленинского комсомола), выпускавший радиаторы к машинам «Жигули» и «Камаз». А муж в это время учился в аспирантуре химфака МГУ, приезжая ко мне в Лихославль только на выходные. До рождения сына Максима я работала там в ЦЗЛ (Центральной заводской лаборатории), сначала инженером, а потом заместителем заведующего ЦЗЛ. В ЦЗЛ входило несколько лабораторий: химическая, оптико-механическая, промышленной санитарии, сантехники. Коллектив был большой. А в комсомольской организации завода я была заместителем секретаря по идеологической работе.

Работа мне нравилась тем, что сразу был виден ее результат. Так, например, я быстро внедрила метод определения примесей углерода в стали и другие, в связи с чем резко сократился брак. Затем обучила сотрудников этому методу, проводила занятия для лаборантов-химиков, повышающих свою квалификацию. Знак «Победитель соцсоревнования 1977 года» за эту работу впоследствии помог мне получить звание «Ветеран труда», даже при недостатке стажа.

***

После защиты кандидатской диссертации в МГУ поработав два года научным сотрудником в Институте микробиологии и физиологии микроорганизмов в Пущино, в ноябре 1981 года Владимир Федин перебрался в Новосибирский Академгородок. Я по примеру жен декабристов отправилась с мужем в Сибирь. В поезде сосед по купе, узнав, кто я и зачем еду, а также увидев апельсин в моих руках, буквально вышиб у меня слезу своим замечанием: «Ну что ж, вы последний раз едите апельсины! Там, в Сибири, вы их уже больше никогда не увидите!» Но апельсины на прилавках магазинов в Академгородке хоть и не сразу, но все же появились и оказались не хуже московских! Оглядываясь на сорок два года, прожитых в Сибири, видишь, что воспоминания, как и у многих наших однокурсников, приобрели пестроту калейдоскопа — темная полоса сменяется светлою и наоборот. Но поскольку в двух словах все не опишешь, то остановимся на «сухом остатке». Итак, чего же достиг в жизни, как ученый, мой муж Владимир Петрович Федин?

Владимир Петрович Федин — проработал директором Института неорганической химии им. А. В. Николаева СО РАН в течении 15 лет с 2005 г. Сейчас он главный научный сотрудник ИНХ СО РАН, зав. отделом химии координационных, кластерных и супрамолекулярных соединений, председатель диссертационного совета, заведующий кафедрой неорганической химии факультета естественных наук НГУ, главный редактор журнала «Структурная химия», с 2011 года член-корреспондент РАН. Автор более 670 научных статей. Недавно В.П. Федину присвоено почетное звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации» за вклад в развитие науки и многолетнюю добросовестную работу.

За все эти успехи Владимир Федин благодарит прежде всего свою ALMA MATER — химфак МГУ!

***

После ряда жизненных перипетий, смены мест жительства и смены ряда работ в разных НИИ, мы с Володей оказались многодетными сибиряками. Один из сыновей недавно с юмором сказал: «Скоро мы завоюем всю Сибирь!»

Наши дети радуют своими успехами. Сын Максим окончил исторический факультет НГУ и юридический факультет ТГУ. Творческая личность. Работает в бизнесе.

Сын Егор окончил экономический факультет НГУ. Работает в бизнесе.

Сын Константин окончил геологический факультет НГУ, кандидат технических наук, доцент, читает лекции студентам НГУ и НГТУ, работает в институте геофизики.

Дочь Нина окончила биологический факультет НГУ, до декрета и рождения сына работала в компании «Вектор Бест» по разработке новых диагностических препаратов для медицины.

16 июля 2020 г. родился седьмой внук Никита — от Нины и Александра. А 29 ноября 2023 г. родился ещё 8-й внук Леонид( от сына Кости и его жены Светланы).

***

25 января — особый день для нас, выпускников МГУ, — день основания Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, известный также как Татьянин день. Спустя годы, уже с новым видением жизни, у меня родились стихи «День святой Татьяны»:

Сегодня — День святой Татьяны,
Небесной спутницы моей.
Ее молитвам неустанным
Я благодарна в жизни сей.

И поступь девы благородной,
Знатнейшей римлянки с небес,
Кому-то кажется немодной
Сегодня, в этой жизни, здесь.

И мученичество святое
Безумством кажется ее,
Но сердце вновь ее готово
Сораспинаться за Него

Того, Кто лишь любовью дышит,
Кто жизнь Свою отдать был рад
За нас, Того, Кто был всех выше
И всех смиреннее, как брат.

Перед Христом стоит Татьяна
В небесной славе неземной
И Бога молит непрестанно
О вас, о них, о нас с тобой.